Ивар Калниньш

«Как важна прожитая жизнь!»

Ивар Калниньш не любит давать интервью. Нет, он соглашается, приходит на встречу и… Ловко уходит от ответов, отделываясь общими фразами. Мне кажется, что он просто не любит откровенничать с чужими людьми. Поэтому на помощь была призвана актриса Светлана Иванникова, нежно любимая им партнерша по спектаклю «секс, брак и развод по — американски». И вот что нам удалось «выдавить» совместными усилиями из актера.

Корни

Мои родители были простыми людьми, папа — автомеханик, мама — домохозяйка. И у них была твердая жизненная позиция — они точно знали, как правильно жить: как надо работать, какой должна быть семья, как управляться с детьми и как при этом сохранить чувство любви друг к другу. Папа с одной женой прожил всю жизнь!

Ему удалось взять денег в долг и построить дом в районе Тейки. В советское время было разрешено строить только определенное количество метров, поэтому домик был маленький, комнатки — крохотные, А нас, детей, четверо — тесновато было. Тесновато, но здорово! Все-таки свой дом! Я вспоминаю эту жизнь с радостью. Мы жили в любви. Меня поразила картинка одного вечера: заходящее солнце, трава в его лучах — и мои родители под цветущими деревьями занимаются любовью. Мне было всего двенадцать лет, но я понял, что это и есть любовь.

Поскольку папа отдавал кредит, денег всегда не хватало, и после восьмого класса я решил перейти в вечернюю школу и пойти работать. Отец удивился: «Ты же ничего не умеешь, только кирпичи таскать. Ну ладно, устрою тебя учеником слесаря. Давай!» В те времена, как и сейчас.

Не особенно приветствовался детский труд. Была собрана какая-то комиссия, меня показывали каким — то начальниками разрешили работать. Сначала я работал четыре часа. И получал 60-70 рублей. А когда стукнуло шестнадцать, я работал уже по шесть часов. Половину зарплаты отдавал маме, а остальное тратил на кино… Мой отец сейчас уже в зрелом возрасте. Сестра с мужем и сыном в свое время уехали в Австралию. У ее сына колено болело, а здесь не могли поставить диагноз. В Австралии у нас были дальние родственники, которые им помогали. Затем муж с сыном вернулись, а сестра — нет. Братья… Один в Лондоне пенсию зарабатывает, второго давно не видел, он раньше много пил… Трудное общение… Мы не очень сильно дружим, изредка созваниваемся, но у каждого своя жизнь.

С песней по жизни

После школы я поступил на театральный факультет Латвийской консерватории. Парень я был совсем простой, необтесанный, но мне очень повезло с педагогами, и консерваторию я благополучно окончил. Меня даже пригласили работать в Художественный театр имени Райниса. Но вот на те деньги, которые я там зарабатывал, выжить было невозможно, хотя я уже и в кино снимался.

Я помню период, когда полгода не было никаких предложений в кино, жена учится в Питере, а у меня на руках ребенок, и о теще надо заботиться. И вот мы с коллегой Янисом Паукштелло надели пиджачки (нам казалось, это должно произвести впечатление), пошли в эстрадное бюро и стали предлагать себя — можем стихи читать, песни петь (тем более что в юности я увлекался рок — музыкой и с друзьями часто играл на дискотеках). Нас приняли, и первое выступление было в Институте физкультуры. Потом позвали на праздник урожая на телевидение, пошли приглашения из разных колхозов.

Наша команда разрослась, а Раймонд Паулс написал для нас песни — такие наивные про любовь, и шуточные тоже. Мы стали популярны! Веселое было время… Помню, раньше, к 8 Марта в театре кто-то из мужчин писал заявление в профсоюз, что у него нет зимнего пальто, и на полученные деньги мы покупали хорошее вино, фрукты и устраивали капустник для женщин. Наши дамы сидели как королевы, а мы им — праздник!

Со временем на 8 Марта уже никто ни у кого ничего не просил, потому что наша певческая команда сама все могла купить. И мы узнали, что такое зависть коллег. В нашу группу напрашивались разные люди, в том числе и стукачи. Мы их не брали, и жизнь осложнилась. Нам устраивали худсоветы, требовали обязательно сдавать программу. В общем, стали контролировать. А нам плевать на это было! Мы выступали в колхозах, в красных уголках и даже в теплицах. Помню забавный случай в Адажи, в знаменитом колхозе. Там был какой-то шефский концерт. И мы выступили сначала в бане для начальства, а потом в теплицах для трудящихся. Начальству понравилось, а вот трудящиеся были не очень довольны: мы мешали им зарабатывать трудодни, или как это еще называлось — человекочасы?

Вы же понимаете, что налоги тогда никто не платил — у колхозов все кэшем было, и вот уже через какое-то время мы все купили по «жигулям». Потом пришли 90 — е, открылся Radisson и клуб Leo, и я там чуть ли не каждую неделю выступал со всевозможными звездами. Тото Кутуньо, «Баккара», все российские — Сергей Пенкин, Борис Моисеев. Помню, Моисеев говорит: «Слушай, я только что из Чикаго приехал». Такой забавный — в колготках. А на подиевке у него две дамы странного вида, такие у нас раньше окна мыли. «Этине мои, мои в Чикаго остались, бляди. Ты скажи, что выступит гражданин Вселенной». Выхожу, объявляю, все аплодируют, и он поет: «Мама, прости, что я голубой…»

Времена менялись, а зависть осталась. Все время кто-то вставлял палки в колеса. Однажды в филармонии два дня подряд были юбилейные концерты Паулса, а я на них выступал с эпифаниями Иманта Зиедониса. Вдруг ко мне подходит какая-то нервная женщина «из структур»: «Вы что?! Что вы читаете там?» — «Это Имант Зиедонис, наш народный поэт. Напечатано в 77 — м году. Вот такая-то страница». — «Да? Это сегодня не актуально! Завтра чтобы все поменяли». Я назавтра другую его эпифанию читаю. Она опять… И вот скажите, что ей надо было? И что еще интересно с этим концертом — его записывало радио, и запись украли. А через пару лет иду я по улице и какой-то человек с английским акцентом, но на чистом латышском языке говорит, что хочет подарить мне пластинку с записью этого концерта. Оказывается, эмигранты издали ее в Гамбурге. На ней было написано: с помощью КГБ…

Жилищный вопрос

…В первом браке я снимал квартиру. Когда же появился второй ребенок, начал бомбить исполкомы и получил трехкомнатную в Пурвциемсе. Я оставил эту квартиру жене после развода. Почему развелись? Просто дети выросли, и как-то ушло все… Приехал однажды в квартиру и думаю: «А что я тут делаю?» Я старался быть честным — все оплачивал, никуда не линял, не убегал от ответственности, но почему-то все время были какие-то проблемы. В итоге жена уехала к маме — какой — то психолог подсказал, что надо пожить отдельно, а я год жил с дочерями. Старшая была уже совсем взрослой. Помню, как я познакомил ее с Аурелией, моей второй женой. Никого никогда раньше не приводил домой — там же мои дочки, а тут решился. Утром, чувствуя себя первоклассником, чай сделал и говорю Аурелии: «Сейчас моя старшая придет». А они ведь ровесницы! Пришла. Ну, не забыть, как она на меня посмотрела: «Папа, ты что?!» Они потом подружились, слава богу, но было смешно.

А через много лет в мою жизнь пришла Лаура. Я снова, уже год, был одинок, и мы с ней познакомились в компании на миллениум. Какие-то друзья, каждый вечер приключения, и вот она — высвечивается все больше и больше. Лаура замечательная! У нее очень сильный материнский инстинкт, любовь к семье, к детям, к дому. Она, например, считает, что мужчинам нечего вмешиваться в женские дела. У моей родни это тоже, кстати, было. Меня бабушка выгоняла из кухни, когда я тарелки начинал мыть. И даже дала за это по ушам моей первой жене.

В начале этого века мне повезло, и за очень смешные деньги я купил четверть гектара земли в Адажи — после развода вдруг появились деньги. Долго думал: зачем мне эта земля? Ну а потом появилась Лаура, дети… И я построил дом. Интересно, что бревна для него были из леса, в котором мой дед работал лесничим. Знаете, появилось чувство хозяина. Я с удовольствием там работаю — прибиваю, строю, крышу чиню — и все делаю с радостью! В квартире такого нет, а дом — всегда требует заботы. И как меня учили родители: если твоя земля, ее нельзя обманывать, потому что она может отомстить. Надо обрабатывать ее, заботиться, сажать, косить. Косить мне помогает робот, который сам ходит туда-сюда. Час поработал, нашел свое гнездо, зарядился — и опять за работу. Хорошая штука! Спорт? Я физкультурник. У меня в гараже висит груша. Когда эмоции накатывают, я ее как следует молочу. Нечасто, но бывает.

Муж, отец, дед

Отцовство в зрелом возрасте, конечно, отличается от раннего. Эмоции другие и ответственности больше — сейчас я понимаю, что это такое. Пятьдесят лет жил немного инфантильной жизнью, плыл по течению, не обращал много внимания на детей. Работа есть — и это главное. Никогда не устраивал интриг, потому что все нормально, слава богу, и нервы в порядке. Дети, жена, кушать есть что — ну что еще? Только не мешайте мне, я добычу приношу домой! Я рад, что могу обеспечить семью, дать этим детям больше, чем предыдущим, то, что сам не получил. Младшим дочкам сейчас десять лет и три года. Старшую, Луизу, мы отдали во французский лицей. А там сразу хор, народные танцы, праздник песни и танца. Пару лет Луиза была в русском садике, поэтому русский язык теперь знает не хуже меня. Она сама придумала, что ей надо научиться играть на флейте, и я купил ей инструмент, степ бьет два года почти, керамикой увлеклась. Сейчас меняет ее на живопись и еще пошла на акробатику. Она просто не бегает по улицам, а занимается тем, что интересно.

Луизу как-то спросили, в каких странах она была. Она пришла домой и спрашивает: «Где я была?» Мы подсчитали — это 16-17 стран! В десять лет! Это же очень хорошо! Мне было тридцать, когда я впервые куда-то выехал. Ребенку необходимо путешествовать, видеть другие страны, узнавать иную культуру, языки… Здорово, что они узнают мир вместе с нами.

У меня уже два внука — тринадцати лет и четырех. Конечно, между детьми и внуками ревность есть. Но что я могу делать?

Некиношные драки

Я стараюсь избегать интервью. Вы же знаете сами, что некоторым изданиям нужен только мусор, как будто в жизни нет больше ничего интересного. А за мое молчание некоторые журналисты мне мстят. Лет десять — пятнадцать назад я разыграл репортеров из желтой газеты. Я в то время репетировал в Новом Рижском театре — и пригласил их туда. Но им это было неинтересно, им хотелось узнать, как я живу, с кем сплю, что ем. В общем, им обязательно надо было попасть ко мне домой. Ну, я назвал адрес: Лачплеша, 25. А квартира — гримерка 158, кажется. Приезжают журналист и фотограф утром по адресу — а у нас накануне премьера была, и мы немножко подшофе стоим во дворе с коллегами. «Слушайте, но это же театр!» говорят журналисты. — «Это и есть мой дом». — «А где же ваш холодильник?» А я им термос для льда показываю: «Вот он, ношу всегда с собой. Еда? Вот остатки колбасы на газетке. И супчик в мисочке. Все есть! Все прекрасно! Все как заказывали!» — «А семья?» — «Вот мои коллеги и есть моя семья. А спим мы здесь, во дворе — любим сквозняк. Я сплю стоя, как конь». — «Но все — таки — где ваша квартира?» Веду, показываю гримерку со шмотками и костюмами. Говорю, что здесь я тоже иногда сплю, потом показываю на раковину в коридоре: «Вот здесь я делаю все. Мою руки и вообще…» Они написали: «Калниньш писает в раковину». Большими буквами.

А один раз я дал фотографу в ухо. Мы с бывшей женой решили первого сентября отвести вместе сына в школу. Да, у нас уже другие семьи, но парню же это было приятно. И важно. Идем втроем. Настроение отличное. Смотрю — стоят папарацци, ждут уже. Мы повернули к черному ходу. Там тоже двое. И прямо к нам со вспышками! Ну, я одному и врезал. У меня в этом плане советское воспитание. Наверное, спросить нужно сначала: можно ли? Это, конечно, у вас бизнес такой и вам наплевать на мое личное пространство… Ну а мне — то как? Может, мне это совершенно не нужно! В общем, испортили нам праздник. И до сих пор мстят — написали, что я избивал жену. Чушь какая-то!

Неприятно, что они заставляют меня вести себя как варвар. Ладно я — они даже к первым лицам государства неуважительно относятся. Помните, у президента тоже был инцидент с журналистами, когда он своего мальчика в школу повел первого сентября?

«Театр»

Я очень люблю этот фильм и эту роль. В нем все идеально: и режиссер, и артисты, и музыка, и стилистика. Фильм Иштвана Сабо я, конечно, смотрел. Там тоже много своей прелести, замечательная ретроспектива — Лондон 30 — х годов. А у нас фильм получился больше театральным — но это от бедности. Бюджет был, если я правильно помню, 350 тысяч советских рублей. А мой гонорар — 650. Я подписываю договор и говорю: «Этого мне даже на такси не хватит». — «Не выделывайся, подписывай». В то время неприлично было торговаться. Сколько дали — будь счастлив.

Такие миллионы заработали все эти всевозможные организации при кино. Отсутствие закона по авторским правам — проблема всей нашей бывшей совдепии. Крутят старое кино — а актерам ни копейки: «Ну вы же получили тогда». — «Но вы же повторные тиражи делаете! Ради приличия хоть что-то заплатите. Или компьютером убирайте мое лицо и вставляйте свое». — «Тогда нам придется платить всем российским артистам, которых мы показываем по телевизору». — «А как же!» Поэтому своим не платим, чтоб и чужим не платить.

Вот и умирают старые, всеми забытые замечательные актеры в нищете. В России особенно это страшно, когда всем миром скидываются на похороны «народных любимцев». Я помню, когда в Ригу на «Балтийскую жемчужину» в 95 — м приехала великая Нонна Мордюкова. Организатор фестиваля Марина Липченко с каким-то спонсором подарили ей очень дорогие серьги — так она даже растерялась: «У меня же нет такого платья, с которым их можно надеть».

О великих коллегах

Я с Нонной Мордюковой общался в Твери на кинофестивале. По вечерам, после просмотров, артисты обычно встречаются в ресторанчике, расслабляются, песни поют, анекдоты рассказывают. Я тоже пришел, но, увидев Нонну, решил, что неприлично в ресторане — и при великой актрисе — быть в спортивном костюме. Быстро вернулся в номер и переоделся. Вечер продолжается, через пару часов она вдруг дает мне маленькую матрешку и говорит: «А это тебе. За наш… роман!» Она заметила, что я костюм надел!

В Магадане есть театр, который построили заключенные. На почетном месте там висит портрет Георгия Жженова. Как-то при встрече я сказал ему, что был на гастролях в Магадане и видел этот портрет. А он в ответ: «Это потрясающе было, что я мог выходить из зоны. Я возвращался после репетиции, после спектакля, и меня не трогали. И я занимался творчеством! Там наших много было». И на прощанье; «Звони, когда тебе надо переночевать в Москве». Я, правда, так и не позвонил.

Я был свидетелем, как Ярмольник рассказывал Тихонову анекдоты о Штирлице. А тот записывал: «Ну повтори, я не успел…» Он был такой — не юморист.

Со Смоктуновским я даже снимался в фильме «Двое под одним зонтом». Сложная личность. Закрытый. Потрясающий артист. Режиссер Юнгвальд — Хилькевич устроил тогда премьеру в ТАСС, в Москве. Смоктуновский жил рядом, через улицу по диагонали. И все ждут, когда же мастер придет. Нервничают, звонят. А он: «Машину не подали». Ну, пока по пробкам добрались, там еще полчаса прошло. Наконец такси его привезло. Группа выстроилась, он как-то бочком прошел и говорит: «Никто руки не подает». Тут же обругал каких-то журналистов, потому что их мало было: «В моем доме спецмагазинчик, так там ваших больше в очереди». Как ребенок! Но потом отошел и стал милым, даже шутить начал.

Сейчас актеров такого уровня нет. Вспомните: Гамлет, Деточкин, Анна Каренина Татьяны Самойловой… В этих фильмах каждый кадр как картина, как живопись. Звучит, смотрится и не устаревает. Я, знаете, стал собирать киноклассику на «цифре». Немое кино, Чаплин, Бастер Китон, американские мюзиклы, весь Михалков и весь Бондарчук, Феллини. Какое потрясающее кино было!

Самая красивая актриса? Софи Лорен. Я даже ее интервью слушал. Это был московский кинофестиваль. 91 — й год, кажется. У нее украли косметику, и она запретила себя фотографировать во время интервью. Полчаса она рассказывала о Карло Понти, о сыновьях, о фильмах. Захватывающе! А как она была красива! И без косметики, заметьте! Сразу после последнего вопроса ведущий сказал: «А теперь, дорогие друзья, от нашей звезды вам шампанское». И все туда рванули, и никаких лишних вопросов и съемок. А еще я видел беседу Софи Лорен и Мишель Мерсье. И вот что удивительно: рядом стояли «королева» и «служанка». Одна — с достоинством, а вторая вся какая-то несчастная, суетливая, хотя и гораздо моложе. «Как важна прожитая жизнь», подумал я.