Home Разное Разгляди мечту




Рубен Таросян

Анатолий Ворошин — курсант Северо — ярского мореходного училища, проходящий практику на лесовозе «Инженер Прончатов», — проснулся рано утром. Чувствуя головную боль то ли от запаха машинного масла и свежей краски, то ли от монотонного гула судового дизеля, вышел на палубу. Вдалеке, где зеленое море искрилось блеском пенящихся гребешков, он увидел корабль со вздувшимися белыми парусами на высоких мачтах. Анатолий, не отрываясь, смотрел на парусник. В наше время мало кому удается встретить парусное судно, а в северных морях — это почти невероятное событие. Корабли сближались. Лесовоз сбавил ход — «пар уступает парусу».

На солнце сверкнули открывшиеся квадратные иллюминаторы, из которых взвились клубы дыма. «Это не иллюминаторы, а форты, и не солнце отражается в стеклах, а блестят бронзовые пушки», — подумал Ворошин.

— Салютуют! — сказал кто-то за спиной. Анатолий обернулся. Почти все матросы лесовоза высыпали на палубу и рассматривали парусник. Тем временем судно разворачивалось, демонстрируя свою декорированную корму, и, закончив разворот, стало приближаться к «Инженеру Прончатову» другим бортом. Вновь взвились клубы дыма, и парусник начал удаляться. Между его мачтами появились сигнальные флаги.

Анатолий пытался прочесть сообщение: «Слово, вопросительный знак, Э оборотное, Э оборотное, Ферт, Девятка».

— Это международный свод, — поправил его кто-то.

На международном своде сигналов получалось: «Майкл, Дэлта, Чарли, Чарли, Индия, Эксрай». Головная боль у Волошина прошла, он пробовал прочесть: «MDCCIX». И пока он, закрыв глаза, тщетно пытался понять смысл этих шести букв, парусник исчез.

Матросы, стоявшие рядом с Анатолием, спорили:

— «Товарищ»?

— «Товарищ» сейчас в Индийском океане.

— Пушками салютовал. Может, иностранец?

— Салютовал, а залпов не слышно.

— Здесь иностранцев со времен Нансена и Амундсена не было.

— «Летучий голландец», что ли? Ворошин не вступил в спор. Главное — увидеть парусник, потому что он давно мечтал об этом. Был ли он сам на этом паруснике или смотрел на него со стороны — не имело никакого значения. Важно было только то, что парусник выполнял сложные маневры и салютовал встречным кораблям. «А если это был «Летучий голландец», то я мечтал его увидеть тоже», — подумал Ворошин.

— Мармелад с маслом? Спасибо, Вы очень добры, миссис Грейс.

Сейчас я вырежу из мармелада длинный огурчик и намажу его маслом. Beликолепно… Прошу Вас, кузина, не обращайте внимания на стариковские слезы, лучше ступайте к своим внукам… Я просто вспомнил, как в молодости доводилось лакомиться бананами. Вы никогда их не видели, кузина Грейс? Это длинные кривые стручки, но под кожурой вместо семян сочный плод, по форме напоминающий огурец, по цвету и мягкости — сливочное масло, а вкус можно сравнить только с мармеладом.

Уронил бутерброд? Руки трясутся. А когда-то на твердость рук я не жаловался — ни при абордажных схватках, ни при заполнении судового журнала. Даже адмиралтейские картографы восторгались искусством, с каким я нанес гряду прибрежных гор на Новой Британии, ни разу не задев пером букв в названии острова.

Именно на этой карте, миссис Грейс, Ваш кузен Уильям поставил свое имя. Да, да. Пролив Дампира между Новой Британией и Новой Гвинеей.

А сейчас я никому не нужный старик. Только капитан Роджерс иногда навещает меня. Вы его видели, кузина? Я говорю о молодом джентльмене со шрамом, заходившем ко мне на прошлой неделе. Капитан Роджерс — настоящий моряк, преданный друг, не чета Вашему зятю, чтоб треска ему вперед хвостом…

Простите, миссис Грейс. А в бога я действительно не верю. Я верил в судьбу, а еще раньше я верил в свою мечту.

Конечно, все мы мечтаем о богатстве, чтобы зажить как респектабельные лондонские джентльмены. Но кроме этой у каждого человека есть еще своя профессиональная мечта. Арендаторы, вроде моего брата Джорджа, хотят собрать урожай больше, чем у соседей. Лекарь хочет найти лекарство от неизлечимой болезни. Надеюсь, кузина Грейс, вы меня поняли? Так вот, если сбывается профессиональная мечта, то и богатство придет — от продажи овса или гонорара от пациентов.

А вот я, старый английский приватир, всю жизнь мечтал захватить испанский галион, этот огромный четырехмачтовый корабль, построенный из филиппинской древесины. Его корму, подымающуюся над водой на добрых тридцать футов, не пробить даже двадцатичетырехфунтовым ядром.

Я уже слыл старым морским волком, когда в 1704 году один на один столкнулся с галионом. Но опытный капитан на корабле — это еще не гарантия успеха. Нерасторопные матросы не смогли четко и своевременно выполнить поворот через фордевинд, и наш «Святой Георгий» подставил под орудия галиона свой борт

с разряженными пушками. Так что после первого же залпа испанцев нам пришлось удирать под всеми парусами… И все же мечта захватить галион долго не оставляла меня…

В начале 1709 года, собираясь высадиться десантом в Гуаякиле, мы шли на «Герцоге» до Лобоса, сняв на Хуан — Фернандесе моего старого знакомого Александра Селкирка. Он провел на этом необитаемом острове без малого четыре года и почти разучился говорить, несмотря на свои ежедневные чтения вслух Библии. Потом он, показывая пальцем на все предметы, спрашивал: «Как называется?» А на самые простые вопросы отвечал библейскими цитатами. Капитан Роджерс шутил, что приди мы на полгода позже, нашли бы вместо моряка — епископа. Сам же Селкирк, став добропорядочным христианином, не любил матросских шуток…

И вот, туманным январским утром мы увидели галион, изрядно потрепанный штормом. Ни мачт, ни вообще какого-либо рангоута на нем не было. Галион довольно быстро дрейфовал без крена и дифферента. Мы подошли к нему правым галсом с подветренной стороны. Дав залп левым бортом, наш «Герцог» сделал поворот оверштаг, и разом выстрелили наши пушки с правого борта. Тут я заметил, что ни одно из ядер не долетало до галиона — они растворялись в воздухе. Капитан Роджерс тоже заметил это и, приказав оставить только фок — стаксели и бизань, собирался отойти под галфвиндом, чтобы перезарядить орудия. У многих это вызвало недовольство.

С галиона не сделали ни одного ответного выстрела, и матросы горели желанием идти на абордаж. Вдруг раздался крик Селкирка: «Это корабль судьбы!» Я внимательно рассмотрел галион в подзорную трубу и, клянусь своими потрохами, его корпус был металлический. Словно кузнец моей судьбы вместо того, чтобы выковать золотые ключи счастья, спрятал исполнение мечты за стальную броню.

Капитан Роджерс тоже понял зловещий смысл слов Селкирка, но, в отличие от меня, решил это проверить. Он приказал поднять бом — кливер и перекинуть стаксели. И когда «Герцог», развернувшись, стал приближаться к галиону, между нашими мачтами взвились сигнальные флажки с вопросом: «1709?» Как известно, для судьбы дат нет. Суждено — не суждено, а когда — неважно. А год от рождества Христова для всех кораблей, кроме, пожалуй, турецких, один и тот же. С галиона никакого ответа не последовало, и корабль исчез, растаяв в полосе тумана. Тогда-то я понял, что моей мечте — захватить гали — эн — не суждено сбыться. Я не нытик, кузина Грейс, и принял вызов судьбы. На всех захваченных кораблях я собирал сведения об испанских галионах. Основательно изучив их маршруты, уговорил капитана Роджерса направить свою эскадру к Калифорнии. И старый штурман Уильям разгадал хитрости испанских адмиралов — в конце декабря мы снова встретили галион в районе Акапулько. Семь часов наши канониры обстреливали галион, но мы так и не смогли подойти к нему, чтобы взять на абордаж. Выходит, перехитрить судьбу гораздо сложнее, чем испанских адмиралов.

Несмотря на подключение двух регистрирующих устройств, эксперимент ничего не показал. Самописец ирландской фирмы «МакАлен» и болгарский осциллограф объединения «Ален Мак» зафиксировали лишь фоновую линию. Профессор Злато — горов решил приостановить всю серию экспериментов и занялся уточнением методики.

Когда астронавигатор Жемойдо принес Златогорову кусок антигравитирующего вещества, профессору уже была ясна схема эксперимента. Он собирался зафиксировать антигравитационный коллапс. Теоретические аспекты для Златогорова не представляли сложности. Если уравнения обычного коллапса можно получить, приравнивая центростремительную силу к силе гравитации, то уравнения антигравитационного коллапса, наоборот, — из равенства центробежной силы и силы отталкивания. Если в первом случае искривлялась мировая линия, что заставляло луч света бежать по кругу вблизи тела с большой массой, то во втором — кванты света разбегались, подобно электронам, пучок которых бомбардировал ядро атома.

Теперь Златогорову предстояло проверить аналитические выкладки. Он решил из конечных аналитических выражений получить исходные. Профессор обнаружил, что это можно сделать двумя путями: поставив знак минус либо в выражениях для массы, либо в выражениях для времени. Из этого следовало: если бы время текло в обратную сторону, то гравитация стала бы антигравитацией и, наоборот, если бы гравитация стала антигравитацией, это было бы эквивалентно изменению направленности времени.

Термодинамические формулы профессора Златогорова свидетельствовали о том, что в условиях антигравитации процессы распада и разрушения идентичны процессу формирования. Профессор подумал, что будущее — это прошлое в мире антигравитации и то, что невозможно у нас, реально при антигравитации. Под формулами он написал слова «…то, что не бывает, бывает при антигравитации» и нарисовал смешную рожицу с рожками. Разглядывая свой рисунок, профессор пробормотал вслух: «Чертей не бывает, значит, черти — из мира антигравитации. Время у чертей течет в обратную сторону, и закономерное для них нам кажется сверхъестественным чудом».

Продолжая размышлять, Златогоров закрыл глаза. «Дьявол и всякая чертовщина — порождение неграмотности. Надо бы придумать что-то более реальное, но не совсем материальное. Это могут быть… Это могут быть еще несбывшиеся или несбыточные мечты. Конечно, путь от мечты к реальности — это же обратный ход времени. Мечта — будущее, пришедшее в настоящее. Значит,мечты до их осуществления уже материализованы в мире антигравитации или имеют материальный вид вблизи раздела гравитации и антигравитации. Мечты… Мечты, мечты, где ваша… Я же физик, а не лирик».

Златогоров вновь занялся формулами антигравитационного коллапса, они рождались одна из другой, почти автоматически. Профессор выписывал их спокойно. Эмоции появились у него, только когда он вывел аналог принципа неопределенности. Получалось, что произведение неопределенности массы на неопределенность координат и времени не должно превышать какой-то постоянной величины, которую Златогоров тщеславно обозначил «зет — малое».

При оценке массы антигравитирующего вещества не учитывалась продолжительность процесса «взвешивания» и, следовательно, не было надежных данных о пространственных координатах образца. Таким образом, антигравитационный коллапс мог не наблюдаться в стенах лаборатории, а происходить совсем в другом месте. Расчеты Златогорова показали, что его можно зафиксировать в четырехмерном пространственно-временном гиперболоиде вращения. Радиус гиперболоида составлял примерно 300 км в наше время, практически сужался до нуля в ближайшем будущем, а около 300 лет назад его размеры перекрывали почти весь земной шар.

Закончив расчеты, профессор отправился в редакцию газеты «Вечерний Североярск» и поместил объявление: «Всех, наблюдавших миражи в Североярске или на удалении от него до 300 км, прошу сообщить профессору Златогорову».

Через неделю Златогоров получил два сообщения.

Первым пришло письмо от жительницы Североярска 3. А. Пехлевиной. Этой гражданке, уснувшей в своем саду под яблоней, приснились страны Востока в те далекие времена, когда там водились джинны и шахи, а также никогда не имевшая места в ее реальной жизни, по заявлению 3. А. Пехлевиной, пламенная любовь к молодому заклинателю змей с печальными черными глазами. Заклинатель посвятил Пехлевиной стихи, которые она изложила на восьми страницах, пометив, что пишет их по памяти и что в устах возлюбленного они звучали еще прекраснее.

Второе сообщение — радиограмма — было гораздо лаконичнее: «14 августа сего года с борта лесовоза «Инженер Прончатов» наблюдали мираж типа «Летучего голландца»: трехмачтовое парусное судно, выполнив ряд маневров и отсигналив флагами международного свода: «Майкл, Дэлта, Чарли, Чарли, Индия, Эксрай», скрылось в направлении Норд — Вест — тень — Вест. Отсутствие парусных судов в районе плавания «Инженера Прончатова» подтверждено управлением Северо — ярского морского пароходства.

Капитан лесовоза «Инженер Прончатов» В. Д. Гаммов».

Златогоров, прочитав сигнал, означавший число 1709 римскими цифрами, предположил, что это просто год, когда на паруснике видели «Летучего голландца» в виде «Инженера Прончатова». Предстояло выяснить, в каком месте земного шара наблюдали такой мираж в 1709 году. Интересно, почему моряки XVIII века указывали год, в котором они жили? Впрочем, это не имело ни малейшего отношения к физике.

Для получения информации из 1709 года нужно было воспользоваться машиной времени, и Златогоров пригласил известного североярского хронотранспортериста Сергея Морозова. Тот охотно согласился посетить начало XVIII века, но предупредил, что гарантировать успех не может. Во-первых, в 1709 году было 365 дней, а какой из них представляет интерес — неизвестно. Во-вторых, отсутствует информация о названии судна, его маршруте и порте приписки. Затем Морозов простился с Златогоровым и отправился в 1714 год. Пробираться к 1709 году он не стал — страдая морской болезнью, Морозов избегал круизов на судах старинной постройки и предпочел собирать информацию в портовых кабачках…Это оказалось делом непростым. Посетители сих заведений не вступали в разговор с незнакомцем, если тот сразу же не раскошеливался. Развязывая языки, Морозов катился в финансовую бездну и на последние деньги отправил по хронотеле — графу сигнал бедствия: «Пиастры, пиастры, пиастры».

Профессор понял, о чем идет речь, но достать в Североярске золотые и серебряные монеты чеканки XVII — начала XVIII века ему не удалось. А других монет таможня хронопутешествий в 1714 год не пропускала.

Потеряв надежду получить деньги, Морозов нанялся сезонным рабочим на небольшой ферме близ Сомерсетшира. Вместо того, чтобы выполнять свою научную задачу, хронотранспортерист от зари до зари батрачил на мелкую землевладелицу Грейс Мерсер. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы однажды он не подслушал разговор старого моряка с миссис Мерсер…

От зари до зари работал и профессор Златогоров над конструкцией хроноскопа, основанного на антигравитационном коллапсе. Своему, как он называл, временному телевизору ученый прочил большое будущее, упуская из виду вопрос о поставках антигравитирующего вещества. Всего один раз профессор отвлекся от работы над хроноскопом, чтобы встретить в Севе — роярском порту лесовоз «Инженер Прончатов». Прорвавшись к трапу сквозь толпу, он спрашивал каждого, кто сходил с судна: «На что был похож парусник?» Моряки, торопясь к своим женам и детям, улыбались и не отвечали на его вопрос. Лишь один из них произнес молодым звонким голосом: «На мечту».

Оцените статью:
Поделиться страничкой
Прокомментировать
Популярное